Немного истории
      История велосипедных путешествий началась с розог.
      “Холоп Ефимка, сын Артамонов, розгами бит за то, что в день Ильи Пророка ездил на диковинном самокате по улицам Екатеринбурга и пугал встречных лошадей, которые на дыбы становились, на заборы кидались и увечья пешеходам чинили немалые”. Такой документ дошел до наших дней из 1800 года.
      Впрочем, запретный плод всегда сладок. Оправившись от побоев, Ефимка через год на своем двухколесном чуде прикатил из Верхотурья-Уральского в столицу на коронацию императора Александра I и получил за свое изобретение “вольную” - освобождение от крепостной зависимости.
      Так что все современные велопутешественники могут считать Ефимку, сына Артамонова, предводителем многомиллионной армии велосипедистов планеты.
      История туризма знает немало славных переходов, совершенных людьми на двухколесных машинах. В начале нынешнего века наибольшую известность среди спортсменов приобрело кругосветное путешествие Анисима Панкратова. Этот 24-летний поклонник велосипеда обогнул земной шар, за два года и восемнадцать дней проехав 48 тысяч верст. Международный союз велосипедистов наградил русского путешественника чуть ли не тремястами призами и большой бриллиантовой звездой.
      10 июля 1911 года А.Панкратов с двумя товарищами отправился в свою кругосветку из Харбина.
      В Чите попутчики Анисима отстали, не выдержав дорог Маньчжурии и Забайкалья. Панкратов продожал путь. 12 ноября того же года он въехал в Москву. В Петербург его провожала целая кавалькада московских велосипедистов.
      1912 год Анисим Панкратов встретил уже на дорогах Западной Европы. Швейцария, переход через Альпы, Италия. Затем Австро-Венгрия, Сербия, Болгария, Турция. Здесь его приняли за итальянского шпиона, избили. С трудом Панкратов вырывается обратно в Италию и попадает за решетку на сей раз как... турецкий шпион. Помощь земляков и жены А.М.Горького, М.Ф.Андреевой, поддержали путешественника. После освобождения из-под ареста он совершает двухнедельный переход в Испанию. Далее колесит по Франции и Англии. На пароходе прибывает в США. Четыре месяца едет от Нью-Йорка до Сан-Франциско.
      Гавайи и Япония были заключительными этапами кругосветного путешествия. И, наконец, возвращение в Харбин. Восторженную встречу устроили земляки неутомимому велосипедисту. Наградой ему была почетная лента с надписью: “Всемирному рекордсмену - путешественнику на велосипеде”, большой золотой жетон, лавровый венок, необыкновенная популярность.
      Можно привести десятки, сотни примеров преданности велосипедным путешествиям. От минутной поездки трехлетнего малыша из комнаты на кухню до 18-летнего кругосветного путешествия лондонского садовника Уолтера Стоуэлса. Он побывал в 156 странах, что считается рекордом у велотуристов.
      Но все походы советских и зарубежных поклонников педалей и колеса проходят в более или менее благоприятной обстановке. Асфальтовые дороги, относительно теплая погода.
      Путешествие Глеба Травина и его последователей из Приморья выходит за рамки этих параметров. У Глеба случалось всякое. Представьте себе: метель, ураганный ветер сдувают человека и машину с плоского стола зимней тундры. Негде спрятаться. Единственное, за что можно удержаться - это рукоятка ножа, вонзенного в прочный снежный наст. Травин висит на ней, пока не стихает метель. И снова продолжает путь.

Печора
      Вдоль реки Печоры путь трех приморцев пошел на север. Чем ближе к океану подходили велосипедисты, тем больше было снега и ниже становилась температура. Днем она доходила до минус семнадцати, ночью опускалась под тридцать.
      От холода спасались, выкапывая в снегу яму. Дно ее устилали палаткой, ложились в спальные мешки, сверху накрывались полиэтиленовой пленкой. Так подсказал устраивать ночевки каюр Филипп Ардеев. Его совет оказался кстати. Крошечную палатку, устанавливаемую прямо на снегу, продували все Арктические ветра. А в яме, укрывшись в спальниках, трое велосипедистов чувствовали себя вполне сносно. В снежных ямах они ни разу не обморозились. Пальцы, носы и щеки прихватывало только во время передвижения, когда дул встречный ветер.
      В двадцати километрах от Нарьян-Мара дальневосточники посетили бывший город Пустозерск, основанный в 1499 году. Он был местом ссылки. Здесь отбывали наказание участники восстания Степана Разина и Емельяна Пугачева. Здесь по царскому приказу сожгли протопопа Аввакума.
      Северяне говорят, что песок с того места, где горел протопоп и его сообщники, лечит от всех болезней. Павел наложил чудодейственное лекарство на побаливающее колено. Но святой песок не принес облегчения.

Воркута
      Интересным был этап экспедиции до Воркуты. Пожалуй, впервые в мировой практике велотуристы использовали рельсы железной дороги для своего передвижения. Федор Абдулин, мастер на все руки, с помощью палок скрепил две машины, зафиксировал неподвижно рули, к вилкам приладил, опять же из палок, кондукторы, которые опускались до самих рельсов и не давали колесам соскочить с них.
      Палки, сбившие велосипеды в своеобразный тандем, послужили платформой для увесистых рюкзаков. На “дрезине” нового типа дальневосточники проехали сотни километров, убирая с рельсов свою коляску только тогда, когда на горизонте показывались поезда.
      Машинисты локомотивов постепенно привыкли к изобретательным конкурентам и каждый раз приветствовали их, оглашая тундру мощными сиренами тепловозов.
      В Салехарде приморцы застряли. Стертые до кровяных мозолей ноги Федора Абдулина опухли. Он не мог ни ехать, ни идти. По решению штаба экспедиции помощь велопутешественникам отправили меня. В начале 1986 года я в составе экспедиции газеты “Комсомольская правда” дошел до полюса относительной недоступности в Северном Ледовитом океане. Штаб полагал, что мой опыт полярных путешествий в группе Дмитрия Шпаро поможет экспедиции завершить первый этап.

Есть ли в тундре снежный человек
      Холодный ветер Нгрэм-Сей (ненецкое название) отошел на юг, и в Гыданскую тундру нагрянула весна. По ненецкому календарю июнь называется “Мангаты игры” - месяц гнездования птиц.
      Я отыскал наших ребят с велосипедами в одном из безымянных местечек близ Салехарда, заставленных кочевыми чумами оленеводов. Федор Абдулин отказался возвращаться домой. Даже прошелся гоголем вокруг костра. Но гримасы боли на его лице показывали, что все это друг наш делает через силу. Мы попросили его снять ботинки. А носки пришлось отдирать от ног вместе с присохшими болячками. Ждать, когда все у него заживет, не было смысла. И как не сопротивлялся Абдулин, мы увезли его в аэропорт, загрузив тем, что экспедиции было уже не нужно. А сами двинулись дальше на восток, выбрав своим ориентиром городок Красноселькуп, столицу северного народа селькупов. Их более четырех тысяч. Но живут они не только в Красноселькупе. Разбросаны по северу Красноярского края, Тюменьской области, в Ямало-Ненецком национальном округе.
      На одном из привалов Павел рассказывает, как экспедиция пересекала Уральские горы. Хотя стоял май, в вершинах хребтов весной и не пахло. На одном из перевалов парни остановились на ночлег. Как всегда, выкопали яму, укрылись полиэтиленовой пленкой. И тут поднялась пурга. Тридцать шесть часов провели ребята под снегом и еле выбрались, когда буран утих. Чтобы не задохнуться в снежном склепе, постоянно пробивали сугроб, наметаемый над ними. И не поддались стихии.
      Много интересных легенд услышали ребята в поселках ненцев и хантов. В одном из чумов старый охотник рассказал о снежном человеке тундры. По описаниям, он достигает двух метров. Уже не раз люди пытались войти в контакт с ним. Но каждый раз такая затея заканчивалась трагически. В 1983 году восемь любознательных путешественников из Москвы, наслушавшись легенд, вышли на поиски представителей одной из ветвей рода человеческого и бесследно исчезли на несколько месяцев. Когда сошли снега, их нашли мертвыми в горах Урала. Их засыпала снежная лавина. Местные жители утверждают, что ее пустили на москвичей снежные люди, не желающие вступать в контакт с представителями “гомо сапиенс”.
      Вплотную проблемой снежного человека занимался один из местных журналистов. Он, якобы, вычислил пути этих гоминоидов, решил заснять их на кинопленку, а звуки их “речи” записать на магнитную ленту.
      Он ушел в тундру, чтобы никогда не вернуться домой. Позднее охотники нашли часть его аппаратуры. Следов самого исследователя не осталось.
      Среди ненцев, хантов, селькупов ходит поверье, что “снежный человек” живет в двухкилометровых провалах, встречающихся в тундре. Но где они, эти провалы, почему до сих пор не встретились геологам, нефтяникам, газовикам?
      “Жилье” гоминоидов - в центральной части тундры, утверждают некоторые представители народов Крайнего Севера. Пока что изучена только малая ее часть - вдоль побережья Северного Ледовитого океана - и полоса, подступающая к Сибири. Все остальное - белое пятно со многими неизвестными нам явлениями.

           Люди могут есть траву, мох, дерево...
      Снова наш маленький караван бредет через тундру. На пути попадается неширокая речка. Надуваем резиновую лодку, грузим в нее Павла с велосипедом, сумку с продуктами. К лодке привязали тонкую, но прочную веревку. Павел гребет к противоположному берегу, не справляется с бурным течением, теряет равновесие, переворачивается и вместе со своей поклажей оказывается в воде. Все, кроме лодки и Павла, тонет. Паша выбирается на обледенелый противоположный берег, раздевается, выжимает мокрую одежду.
      Сережа Вилков бросается к реке, хочет нырнуть за велосипедом и рюкзаками. Но я прошу его, как более сильного, остаться на берегу и страховать спасательную операцию по поиску затонувших вещей. Раздеваюсь, привязываю к поясу веревку. Осторожно трогаю воду голой ногой. И тут же отдергиваю ее. Не вода, а каленое железо. Но снаряжение экспедиции надо достать во что бы то ни стало. Бросаюсь в жгучую реку, ныряю четыре раза. Нахожу злополучный велосипед. Правда, пока привязывал к нему веревку, думал, что глаза лопнут от холода.
      Сумку с продуктами мы так и не нашли. Перебираемся на противоположный берег, быстро бросаемся в дорогу. Потому что вокруг ни одной палки, деревца, из которых можно было бы разжечь костер, обсушиться возле него и обогреться. Согреет нас только движение.
      Мне вспоминается поход до Полюса относительной недоступности. Двоим из нашей экспедиции, Васе Шишкареву и Юре Хмелевскому, пришлось побултыхаться среди льдин океана при температуре за минус сорок. Выловив их из воды, мы натягивали палатку, разжигали в ней сразу три примуса. Температура в нашем невесомом домишке поднималась на семь градусов по сравнению с той, что стояла “на улице”, но все равно колебалась на отметке возле минус сорока. Мы сдирали с наших коченеющих товарищей, синеющих на глазах и превращающихся в мумии -настолько сжимались все их мышцы - мокрые одежды, выбрасывали их наружу. Чтобы друзья наши не упали тут же, придерживали их руками, натягивали на них запасные трусы и майки, свитера и штаны. А за палаткой уже оббивали лед с их моментально промороженных одежд. И снова облачали в них парней, принявших водную процедуру. Потому что одевать было больше нечего.
      После этого Вася Шишкарев и Юра Хмелевский стучали зубами беспрерывно в течение всего похода, пока мы не пришли на дрейфующую станцию СП-27.
      Мы с Пашей сейчас тоже клацаем челюстями. Но, слава Богу, температура выше нуля. К счастью, нет ветра. Груженые велосипеды тащить по тундре тяжело, и меня уже вскоре прошибает пот. Паша высушил свою одежду на собственном теле.
      Часа через три после этого происшествия так захотелось есть! Но, увы, все припасы на дне реки. С каждым пройденным километром аппетит разгуливается, и мы согласны есть все что угодно.
      Вспоминаю одного московского специалиста, а может быть, фантазера, не знаю, как точнее назвать человека, разрабатывающего теорию о том, что люди могут есть траву, дерево, сено, размельченные кости различных животных и свободно продержаться на них много дней. В Москве этот специалист и его последователи открыли “Похлебочную”. На тридцать копеек в обед вы наберете суп из лебеды, котлеты из одуванчиков и каких-нибудь листьев. Я ни разу не рискнул столоваться в “Похлебочной”, но помню, что для нефтяников севера новоявленный диетолог рекомендовал мох, которым питаются олени. Нефтяники хохотали над этим советом и говорили: “Мы, пожалуй, много наработаем с мха. Ноги попротягиваем, пока от дома до промыслов доберемся”.
      Но голод - не тетка. Собираем мох, солим его, благо пачка соли осталась в одном из наших рюкзаков. Начинаем жевать. “Сроду не ел такой гадости”, - говорит Сережа Вилков и выплевывает “пищу”. Я проглотил порцию оленьей еды. Желудок уже не пустой, становится чуть-чуть легче. “Интересно, а что Травин ел зимой? - спрашивает Паша. - Из-под снега ягель ковырял?”
      До сих пор остается загадкой, чем, действительно, питался Глеб Леонтьевич в течение своего трехлетнего путешествия. То, что его кормили в каждом доме, встречающемся на пути, в каждой юрте -сомненья нет. Однажды он голыми руками поймал молодого оленя и использовал его мясо в пищу. Но ведь были периоды, когда он ехал по несколько сотен километров, не встречая никого. Поразительны ресурсы Травина, если он мог сутками обходиться без пищи.
      На второй голодный день Сережа уже не выплевывает мох, жует и глотает. Возле одного озерка мы нашли перья птиц, развели костер. Смолили перья на огне и ели.
      На третий день нам повезло - наткнулись на зимовье охотника. Судя по виду убогого жилища, в него давно не ступала человеческая нога. А на столе стояла трехлитровая банка рыбьего жира. Для меня он был противней мха. Но пришлось пить.
      Не знаю, что бы мы ели еще, если бы не встретили оленеводов. Они гнали свои стада к местам летних пастбищ. Вечером встали лагерем, распалили костер, на котором булькала вожделенная оленина. Пока готовился ужин, мы смотрим необычное представление - ненецкие танцы.
      Бригадир оленеводов Ненянг изображает Тыника - большого тундрового гуся. Расставив руки-крылья, он делает круг почета над озером и садится на сухой берег, неуклюже ковыляя по земле. Потом испускает призывный клич.
      В ответ несется: “Лык-лык-лылык”. Это женщина-пастушка, изображая гусыню, мягко “приземляется” рядом с Ненянгом. Оба исполняют ритуальный танец весны, после чего сооружают гнездо, в котором должны вывести новое потомство.
      Красочен и дик этот ненецкий танец. Ненянг предлагает кому-либо из нас принять участие в представлении. Павел соглашается. Но в своей голубой штормовке, спортивной шапочке он так не похож на гуся, что пастухи заливаются хохотом, и смущенный Паша с обидой садится возле костра.
      Пока я пишу в чуме эти заметки, оленеводы по очереди поют. У ненцев и хантов каждый человек должен сложить свою песню жизни. Когда рождается ребенок, мать или отец дарят ему песню напутствия, пожелания. Станет ребенок взрослым, сам должен сочинить. Так что на Севере каждый и поэт, и композитор. Умрет человек, после него остаются не только его дела и память о нем, но и его именная песня.
      Оленеводы Ненянга посоветовали нам взять южнее. Там, где-то ближе к Сибири, тянется заброшенная железнодорожная насыпь. Если мы выйдем на нее, километров через четыреста прибудем в селькуповскую столицу.
      С сожалением расставались мы с людьми, ставшими для нас друзьями. Остаемся одни. Садимся на велосипеды и исполняем сюрпляс. Не едут колеса, тонут во мху. Спешиваемся, продолжаем путь, ведя в поводу наши “вездеходы”.

      Динозавр
      Попадается болото, кочковатое и не такое уж большое. Обходить его не хочется. “Пойду на разведку”, - говорю ребятам. Прыгаю на одну кочку, другую. Держат. Попадаю на небольшой упругий островок. Но что это. Он шевелится под ногами, начинает приподниматься, увеличивается в размерах. Я наступил на какое-то живое существо и оно, побеспокоенное моими ногами, выползает из болота. Спина чудовища поднялась уже на метр. В растерянности я не знаю, куда прыгать.
      Сережа кричит испуганным голосом:           “Динозавр!”
      Паша вопит: “Федя, быстрей назад!”
      Туша динозавра, медленно поднимаясь все выше и выше, начинает валиться на бок. Изо всех сил отпрыгиваю назад и, проваливаясь в болото, лечу к ребятам. Сережа Вилков щелкает фотоаппаратом выплывающее из воды существо. Оно серое, шерсть похожа на свалявшийся мох. Со спины чудовища стекает потоками вода. Вот открывается белое брюхо исполина, он со страшным гулом переворачивается и плюхается обратно в воду.
      “Что-то тут не то”, - говорю парням, вытягивая шею и разглядывая лежащего кверху животом динозавра. Он неподвижен, мертв, блестит на солнце.
      “Мне кажется, что это лед. Может быть, динозавр окачурился миллион лет назад, заледенел в этом болоте. А потом грунт поплыл, его выбросило на поверхность”, - говорит Паша.
      Обвязываюсь веревкой. Прошу друзей в случае опасности тянуть меня назад, что бы ни произошло. Приближаюсь к динозавру. Но им оказалась обыкновенная льдина. Она настолько подтаяла, что достаточно оказалось чуть тронуть ее, чтобы она перевернулась и вновь залегла в болото на долгие годы.

Кики-аки ведет вперед
      В Красноселькупе нам сказали: “Вы никогда сами не сможете попасть в верховья реки Туру-хан”.
      По ней мы хотела сплавиться до Туруханска, а оттуда уже перебраться в Норильск.
      Вся беда была в том, что сразу несколько речек брали свое начало на одном и том же возвышении. И сначала все бежали к Енисею, но один только Турухан впадал в него. Остальные поворачивали и  возвращались к Красноселькупу.
      Но нашелся проводник. Охотнице, селькупке Кики-Аки, которой уже стукнуло 68 лет, требовалось навестить брата, жившего в верховьях Турухана.
      Влившаяся в нашу экспедицию Кики-Аки сначала повела все по той же насыпи. Мы шагали по ней еще два дня. На одном из привалов я сказал ребятам: “Пойду, поохочусь. Что-нибудь подстрелю на ужин”.
      Сошел с насыпи и осторожно стал пробираться к ближайшему озерку, над которым взмывали в небо серые гуси. Но они заметили меня, перелетели на другое озерко. Преследуя их, я не заметил, как оказался далеко от насыпи и потерял ее из виду. Повалил мокрый снег. Он идет почти каждую ночь. Начинается часа в три и перестает утром.
      Двенадцатью патронами я подбил нескольких гусей и с увесистой добычей не знал, в какую сторону идти к нашей стоянке.
      Подать сигнал было нечем, нет патронов. Да если бы они и были, все равно Павлик с Сергеем уже наверняка спят. Если бы и услышали выстрелы, не догадались бы, что я заблудился и зову их на помощь.
      Я кружил от одного озера к другому, а их здесь огромное количество, в поисках насыпи. Уже под утро, когда начали подавать первые робкие писки пуночки, наткнулся на возвышенном берегу какой-то безымянной речушки, связывающей два озера, на деревянный двухметровый крест. Надпись на нем была неразборчива: годы и погода стерли ее. Я вспомнил особенности захоронения. Если встать лицом к надписи на кресте, то перед тобой будет восток, позади запад, а перекладина креста покажет север и юг.
      Стоя возле этого своеобразного компаса, я начал вспоминать, что мы шли по насыпи на северо-восток. А когда я отправился охотиться, то взял влево и за все время охоты ни разу не пересек старую железную дорогу. Крест помог мне вычислить, куда идти. Часа через два я набрел на насыпь и добрался наконец-то до палатки.
      Парни не спали всю ночь. Они искали меня близ насыпи, но не решались заходить далеко, чтобы самим не заблудиться. У Кики-Аки, как назло, что-то случилось с ружьем. Она ни разу не смогла выстрелить.
      Вскоре насыпь кончилась. Мы снова пошли по лесотундре, катя велосипеды. Кики-Аки посмеивалась: “Бросьте вы этот хлам. Он только мешает”.
      Каждый вечер старая селькупка располагалась на ночлег прямо на голой земле возле костра. Мы же залезали в палатку, в спальники. И она снова подкалывала нас: “На печке дома вам надо лежать, а не по тундре путешествовать. Вы бы еще двухспальные кровати с собой взяли”.
      Однажды мы решили последовать ее примеру и заночевать у костра. Совершенно не выспались, потому что с одной стороны поджаривались, с другой стороны брал холод. Наворочавшись вдосталь, на следующую ночь мы опять разбили палатку и залезли в спальные мешки.
      Каки-Аки - самый настоящий снайпер. Из нашего ружья она без промаха била по любой мишени. Благодаря ей, мы имеем богатейший стол из различной дичи.
      К Турухану она вела нас неделю. Когда вышли к реке, тепло попрощалась с нами и пошла одна к своему брату, жившему, наподобие отшельника, в зимовье в самых верховьях реки.
      Два дня мы рубили из сухих деревьев плот. Приспособили к нему два весла - спереди и сзади. И поплыли к Енисею.
      Редко приставали к берегу. Во время одной из стоянок нам сказочно повезло. Нашли самую настоящую печку-буржуйку, набрали дров. Пыхтит наш пароход по реке, отмахивает за сутки километров по пятьдесят-шестьдесят.
      Мы вспоминаем, что и Глебу Травину приходилось пользоваться водным транспортом. Об этом рассказывали нам старожилы Севера. Большой участок своего арктического пути от Дудинки он преодолел на пароходе.
      Приближался Туруханск. Но перед самым финишем случилась беда. Плот налетел на какое-то подводное препятствие и развалился на две части. Два велосипеда утонули сразу же. Один, помятый бревнами, мы сумели спасти. Спасли и рюкзаки со снаряжением.